Сюй Сяонянь, профессор экономики и финансов Китайско-европейской международной бизнес-школы (CEIBS). От момента введения политики реформ и открытости и до 1995 года, когда была введена раздельная система налогообложения, Китай следовал экономической модели Дэна Сяопина, являвшейся, по сути, моделью Адама Смита.

Затем КНР перешла на другую, восточно-азиатскую модель экономики. Ее также можно назвать кейнсианской. Ее суть - в увеличении роли государства в регулировании экономического процесса.

"Китайской модели" экономики просто не существует. Если заводить разговор о какой-то модели, принятой в Китае, то придется называть, как минимум, две. Обе этих модели мы могли наблюдать в действии в течение многих лет, поэтому нельзя говорить, что "китайская модель" - это нечто новое.

Суть "китайской модели", которой поет дифирамбы наше правительство, - сильная рука государства. Но так было не всегда, всего лишь последние пару десятков лет.

Первые 15 лет политики реформ и открытости прошли под знаменем идей "уменьшать роль государства, увеличивать роль рынка". Тогда ресурсы, доступные правительству, все больше и больше сокращались, и в то же время роль государства в регулировании экономических процессов становилась все меньше и меньше.

Возьмем, к примеру, долю доходных статей бюджета в ВВП. В 1978 году, когда Китай только начал проводить свои реформы, бюджетные доходы составляли 30% ВВП.

Постепенно, вслед за развитием идей реформ и открытости, доля ресурсов, находящихся под контролем правительства, в полном соответствии с идеей "уменьшать роль государства, увеличивать роль рынка" становилась все меньше.

Частный сектор же наоборот развивался, и задача распределения ресурсов легла уже на плечи рынка. Поскольку роль правительства постепенно уменьшалась, экономическую модель того времени можно назвать моделью малого вовлечения государства в регулирование экономического процесса.

Эти процессы протекали одновременно: параллельно с уменьшением роли государства возрастала роль рынка и частного сектора. По сути, нам удалось с помощью реформ достичь впечатляющего прогресса в экономике именно засчет создания новой экономической системы, подразумевающей свободное распределение ресурсов и пересмотр ориентиров.

Значительно изменился подход государства к двум областям.

Во-первых, с аграрного сектора упор был перенесен на торгово-промышленную сферу. Общеизвестно, что промышленность и торговля экономически гораздо более эффективны, нежели сельское хозяйство, поэтому такая перестановка сделала возможным более эффективное распределение ресурсов.

Во-вторых, произошел перенос внимания с государственного сектора на частный. Мы знаем, что частные предприятия зачастую гораздо эффективнее государственных, а сейчас предприятия государственного сектора так и вовсе могут выживать только благодаря поддержке правительства.

Уход от плановой экономики и переход к системе, когда распределение ресурсов происходит в соответствии с нуждами рынка, позволили сделать экономическую систему значительно более эффективной. И это в чистом виде модель Адама Смита, а совсем не какая-то "китайская модель".

Труды Смита по экономике стоят у истоков экономической науки, и уже в них он защищал идеи об эффективности свободного рынка.

Однако с 1996 года произошел резкий откат назад, и правительство вновь стало сосредотачивать ресурсы в своих руках. К 2011 году доходы бюджета на каждом уровне включали в себя множество налоговых и неналоговых доходов, включая доходы от продажи земель, целевые доходы бюджетных фондов и так далее.

Фактически, мы видим, что в 2011 году мы снова вернулись к тому, с чего начинали: к тем же 30% эпохи плановой экономики. И та модель, с помощью которой мы достигли этой нижней точки и пытаемся сейчас вновь выбраться наверх, - еще одна "китайская" модель.

Речь идет о восхваляемой в СМИ модели "сильного правительства", предусматривающей глубокое вовлечение правительства во все сферы экономического процесса.

Именно эта модель получила признание в других восточно-азиатских странах, именно благодаря ей другие восточно-азиатские державы смогли после войны добиться процветания. Однако история доказала, что эта модель несостоятельна.

Посмотрим, например, к чему эта модель привела Японию. В стране нет системы свободного рыночного распределения ресурсов, поэтому в предпринимателях не горит огонек энтузиазма, у них нет стимула создавать новые предприятия.

Во всем приходится полагаться на помощь правительства, которое может обеспечивать какой-никакой, но рост, только опираясь на свои рычаги влияния - финансы и валюту. Итог закономерен: роль правительства все больше возрастает, эффективность экономики падает.

Восточно-азиатская модель экономики себя уже исчерпала, потому что и у финансовых мер, и у валютной политики есть свой потолок, выше которого не прыгнуть, не говоря о том, что такая политика может приводить к появлению финансовых “пузырей”. Япония ощущает все это сейчас на себе.

Если можно сказать, что Китай сейчас попал в ловушку среднего уровня доходов, то Япония оказалась в ловушке высокого уровня доходов. Ее экономическая система застыла на одном месте, в ней нет искры жизни.

В своей неэффективности она вынуждена каждый раз опираться на надежду, что центробанк сумеет подвести нулевой баланс. И японское правительство, по сути, ничего не может с этим сделать, потому что у него нет денег.

Как мы видим, обе вышеописанные модели не представляют из себя ничего нового, у каждой из них есть свое место в истории.

Я считаю, что различных вариантов проведения реформ у нас великое множество, и главное сейчас - захотеть. Надо реформировать государственный сектор? Без проблем, но для начала придется разобраться, что из себя должен представлять Комитет по контролю и управлению государственным имуществом.

Орган, служащий интересам правительства, или учреждение, представляющее интересы людей? Сейчас справедливо первое, комитет управляет государственным сектором именно как представитель правительства.

На словах судьба предприятий центрального подчинения или госпредприятий в руках их акционеров, но в действительности все не так: у них нет ни права высказаться, ни получить свою справедливую долю дохода. Получается, что предприятия государственные, но работают они только на правительство.

Есть еще одна реформа, касающаяся государственного сектора, которую можно было бы провести хоть прямо сейчас. Однако в ответ на предложение провести ее мы вечно слышим только одно: "Страна еще не готова".

В чем не готова и почему - не говорят. "Не готова" и все. О чем речь? О том, чтобы пустить частные предприятия в те сферы, которые сейчас полностью отданы госпредприятиям. Добыча нефти, переработка нефти, телекоммуникации - почему частные компании не могут этого делать?

Стоит их пустить в эти сферы, как там сразу же появится здоровая рыночная конкуренция и быстро произойдет перераспределение сил, а необходимость в государственном регулировании отпадет сама собой.

Нам постоянно твердят о необходимости проектирования экономики сверху, но пока что все это проектирование сводится к укреплению бюрократической системы. Правительству необходима открытость. Достаточно будет просто перестать ставить рынку палки в колеса, и рынок начнет развиваться.

Свободный рынок породит здоровую конкуренцию, а там сложатся уже новые правила, новая структура экономики, новый экономический климат.

И самое главное. Реформируя систему, вводя новые элементы, надо помнить, что строй не должен определяться кучкой бюрократов. Все, чего они добиваются в своих канцеляриях, - укрепление своего положения, защита места под солнцем.

Как мы видим из истории, государственные системы формировались под влиянием экономических условий, под влиянием рынка. Много ли весит слово чиновника по сравнению с требованиями экономики?

Пора возвращаться к открытости.

ИЦ УАК / ИноСМИ