Предпосылкой возникновения многих нелиберальных протодемократических систем в последние четверть века часто становились не столько алчные олигархи, сколько непомерно раздутый бюджетный сектор (бюрократия и социальные обязательства)

Многие СМИ написали, что в декабре Владимир Путин может объявить о новом плане экономической либерализации (сам он предпочитает <менее западную> формулировку <экономическая свобода>). В его основе будет лежать устранение бюрократических барьеров и <хищнического поведения> в отношении к бизнесу. Поскольку в течение предыдущих 15 лет многократно объявлявшиеся российской властью кампании по борьбе с коррупцией и чиновничьим рейдерством не привели к особому успеху, неудивительно, что аналитики настроены относительно успеха этой программы скептически.

Для скептицизма есть глубокие основания. Многим российским оппозиционерам свойственно считать краеугольным камнем российской системы провластных олигархов, разворовывающих ресурсы страны. Однако предпосылкой возникновения многих нелиберальных протодемократических систем (Уго Чавес, Кристина Киршнер, Виктор Орбан) в последние четверть века часто становились не столько алчные олигархи, сколько непомерно раздутый бюджетный сектор (бюрократия и социальные обязательства). Из-за чрезмерного бремени социальных выплат демократические правительства, оказавшиеся не в состоянии справиться со своими обязательствами, были сменены радикальными популистскими лидерами.

Каковы экономические предпосылки популизма? Исследователи выделяют набор характеристик, свойственных странам, где к власти приходят антисистемно настроенные правители, - безработица, высокая инфляция, продолжительный и/или глубокий экономический спад и т. д. Но через периоды рецессии проходит множество стран, и лишь в некоторых из них к власти приходят популисты. Поэтому более убедительно звучит объяснение профессором LSE Эбби Иннс венгерского парадокса: как могла страна, столь успешно прошедшая период посткоммунистической трансформации (тогда Венгрия считалась настоящей success story), оказаться в состоянии экономической стагнации и сворачивания политических свобод?

Злую шутку с Венгрией сыграло относительно успешное развитие этой страны в коммунистический период венгерского <гуляш-коммунизма> (включавшего некоторые элементы рыночной экономики). В период трансформации начала 1990-х гг. венгерские власти стремились избежать резких и болезненных рыночных реформ польского образца, руководствуясь тем, что экономика изначально опережала в развитии большинство восточноевропейских стран. Венгрия выбрала вариант постепенной трансформации, а не шоковой терапии. Демократическое правительство стремилось сохранить доходы населения на относительно низком уровне (чтобы страна привлекала иностранные инвестиции конкурентоспособной рабочей силой), высокий (дореформенный) размер соцрасходов.

Результатом стал относительно низкий уровень неравенства в стране и растущее налоговое бремя на бизнес (у бедной природными ресурсами Венгрии не было других источников пополнения бюджета). Эта ситуация стала, по выражению знаменитого политолога Эспинга-Андерсена, источником <смертельной спирали>: низкая занятость вкупе со снижающимися налоговыми поступлениями требовали увеличения социальных взносов для поддержания неизменного размера социальных выплат, что влекло за собой рост налогов, повышало безработицу и тормозило рост. Иннс подчеркивает, что, даже когда социальные выплаты были наконец сокращены, венгерская экономика не смогла восстановиться. Ведь к этому моменту ее исходное преимущество было утрачено: возникли более привлекательные рынки для инвестиций с еще более дешевой рабочей силой. В итоге Венгрия оказалась в ситуации экономической стагнации с населением, разочарованным в демократии и капитализме и ностальгирующим по прошлому.

К моменту прихода Орбана к власти в 2010 г. 77% опрошенных венгров, по данным политолога Федора Лукьянова, были недовольны текущим состоянием демократии - это самый высокий процент во всей Восточной Европе. Больше половины считали, что для страны сильный лидер нужнее, чем демократическое правительство. Еще 72% (тоже больше, чем где-либо в Восточной Европе) полагали, что сейчас им живется хуже, чем при коммунизме. Это и стало мандатом, выданным Орбану. Сходный сценарий сочетания неполноценных экономических реформ с раздутыми соцвыплатами населению и спадом экономики привел к власти и Чавеса в Венесуэле.

Националистическая и антизападная риторика часто прикрывают интервенционистскую политику и тактику национализации высокодоходных секторов экономики.

Придя к власти в силу сходных причин, популистские лидеры осуществляют похожие стратегии (вне зависимости от того, располагают ли они для этого ресурсной рентой). Выступая от лица народа и бравируя популистской антизападной риторикой, они оправдывают необходимость устранения сдержек и противовесов исполнительной власти ради защиты интересов <простых людей> от алчного бизнеса и олигархов. Получив мандат на изменение правил игры, они национализируют основные ресурсодобывающие компании (Чавес, Владимир Путин), энергетические компании и банки (Орбан), создают госкорпорации (Путин), вводят высокие <кризисные> налоги на бизнес (Орбан). Эти деньги частично идут на создание новых рабочих мест (как правило, в госсекторе) для решения проблемы безработицы и на повышение соцвыплат.

Популистские лидеры не могут позволить себе существенное урезание госсектора и чиновничества - основной базы их поддержки.

Такая стратегия решает две проблемы: уничтожает источник недовольства населения за счет создания рабочих мест и роста перераспределения и создает базу для долгосрочной лояльности избирателей (бюджетники более зависимы от власти и более склонны голосовать за сохранение статуса кво). Так что националистическая и антизападная риторика часто прикрывают интервенционистскую политику и тактику национализации высокодоходных секторов экономики.

Динамика ускоренного роста бюджетного сектора характерна для многих популистских лидеров. Так, в России с 2001 по 2010 г. численность госслужащих всех уровней выросла в 1,4 раза с 1,16 млн до 1,65 млн человек. К этому моменту на 100 000 россиян приходилось 1153 чиновника против 794 в начале периода. По данным Instituto Nacional de Estadistica (INE, Венесуэла), аналогичным образом в Венесуэле с 1998 по 2007 г. госзанятость выросла в 1,4 раза. Периодическое повышение зарплат 2,4 млн госслужащих в 30-миллионной Венесуэле было одним из основных источников экономического роста в период правления Чавеса. Политика Орбана скромнее в силу отсутствия у него источников нефтяной ренты (он вынужден урезать часть соцвыплат) и давления ЕС, но динамика похожая: Орбан создает массовую госпрограмму обязательных <коммунальных работ> для решения проблемы безработицы, национализирует пенсионную систему (как и Путин) и т. д.

Популистские лидеры не могут позволить себе существенное урезание госсектора и чиновничества - основной базы их поддержки. Поэтому и Путин едва ли сможет осуществить программу экономической либерализации - снижение административных барьеров и бюрократии лишило бы его власть основного источника лояльности в российском обществе.
 

Мария Снеговая политолог, докторант Колумбийского университета (Нью-Йорк)